Никогда не спрашивай, "за что?"
Это «что» всегда в тебе найдется,
Звоном мелких денег отзовется
Все-таки оставшихся в пальто.

Или словом заползет в твой мозг
Непроизнесенным на собраньи,
Тем, всего одним, которым мог
Друга ты спасти от растерзанья!

Даже если на груди наград
В несколько рядов иконастасом,
В них видны могилы всех солдат,
Не вернувшихся по твоему приказу.

И когда под куполом твой лик,
Нарисуют на священной фреске,
Где-нибудь раздастся горький крик
И судьба обиженная треснет.

Может быть об этом и не вспомнит
Через годы долгие никто,
Но в минуты ужаса и скорби
Никогда не спрашивай, "за что"...

Когда кончается война,
И спать уходят эшелоны
Такая зреет тишина,
Что слышно: шепчутся иконы.

И кажется, что ужас весь:
Руины, смерть, чужие дети -
Как всё могло случиться здесь,
На этом, самом белом свете?

Мы возвращаемся домой,
Мы любим, строим и рожаем,
Любуясь каждой ерундой
В разруху сваи забиваем.

Но в этой мирной суете
Опять случаются обиды,
И клеятся к чужой мечте,
Как брошенные инвалиды.

И прорастает гневом страх,
Терпенье лопается злобой,
Мы снова совершаем шаг
Навстречу ссоре узколобой,

Которой мы увлечены,
И стыдно извиниться первым…
А запахи другой войны
Уже щекочут наши нервы.

Вкус зажаренных фисташек
Вечером, в пути до дома,
В мир неглаженных рубашек
До мурашек незнакомый,

Где хмельное настроенье
Бродит старыми дрожжами,
Выкипая женской тенью,
И пророческими снами.

Плеснуть немного фатализма
В наивность выверенных планов,
Стереть все деловые письма
И улететь без чемоданов.

И просыпаться без причины!
И путать, путать дни недели,
И выбивать, как из перины,
Пыль мыслей, что мозги проели.

Не замечать в соседнем баре
Мужчин угрюмых и потертых,
Их слов, живущих в перегаре,
И глаз, в которых видно мертвых.

Ты – в Америке,
я – в России.
Мы два берега
у стихии.
Переплыть к тебе
нет уж сил,
Да и были бы,
не поплыл.
Там, у вас в небоскрёбах
бриз
залетел,
заплутал,
завис.
И прислушаться,
в час без сна,
всё деньгами
шуршит сатана.
А на Родине,
у церквей, прорастает кислый щавель,
Но хоть изредка,
средь лесов,
говорят,
что проходит Бог…

Под крышей, гостем мезонина,
В соседстве недопитых вин,
Я жил один, простой мужчина,
Себе печальный господин.


Я никуда не торопился,
И никого не поджидал.
С детьми хозяйскими возился,
Кухарку вяло соблазнял.


Но, погружаясь в мир посуды,
Закусок и недельных щей,
Опять невыплаченной ссуды
И прочих бытовых вещей


Я научился жить случайно,
Как лёгкий тюль на сквозняке:
То заманю кухарку в спальню,
То пью вино на чердаке…

Твое предательство давно
Неторопливо прорастало,
Как настоящее вино,
С годами силу набирало.
Сначала в глупых мелочах
Оно случайно серебрилось,
И ты еще не замечал,
Как что-то в глубине пролилось,
И затопило острова
Пустых зрачков девятым валом,
Когда ему уже в словах,
И в жестах стало места мало.

Что-то вспомнилась улица Бронная, 
И погода демисезонная
Между долгих весенних дождей, 
В год, когда были счастливы с ней...

В год, когда полюбили друг друга, 
И прорвавшись за радиус круга,
Мы смешали служебное с личным,
Сделав каждый наш жест неприличным.

Но любое из наших движений
Искупалось безумным стремленьем
Быть, хотя бы на время, но вместе,
В недописанном судьбами тексте...

На кухне чашка вдруг разбилась,
Случайно выпала из рук,
Земного притяженья сила
Фарфором брызнула вокруг.

И звонкий звук нежданной смерти
К соседям волнами проник,
И дьяк кресты перстами чертит,
От страха прикусив язык.

Он ожидает лютой  кары
За совершенные  грехи
И каждый шорох  шторы старой
Ему как  острые клыки.

Теперь крадется в дом соседский
Подслушать, что же там ещё,
И улыбается по-детски,
Что ангелом опять прощен.

Он возвращается довольный,
И будет допивать вино,
Не зная, что на колокольне
Кирпич шатается давно.

Улыбку спрятав в край бокала,
Я разбавлял себя вином,
И наблюдал, как танцевала
Ты с тенью под косым углом.

И в точке вашей личной встречи
Сходились линии прямые,
Которыми весь мир расчерчен,
Как будто венами живыми.

Но этого вам было мало!
И по танцполу закружась,
Вы плоскость всю завоевали,
Над линиями посмеясь.

И к потолку поднявши руки,
Вы хохотали с ней вдвоем,
Пространство превратив от скуки,
В трехмерный дышащий объем.

И я, вино пролив на скатерть,
Смотрю, на код твоих движений,
И чувствую - замок не заперт
В пространство новых измерений...

Последняя сигарета
у гильотины.
Глаза глядят
широко открытой
Бездной
на пятна
размытых предметов.
Уже никому
не расскажешь,
про это…
Как вырежут ворот
у чистой рубашки,
Чтоб шея
пришла к палачу
нараспашку,
Последнюю рюмку
небрежно
плеснут
И в горло коньячное
нож
окунут.

Еще ты движешься, но тень твоя светлеет
И размывает очертанья дождь,
По вечерам, задумчиво хмелея,
Возникновения Вселенной ждешь:

Свет звезд погибших – все же различимый,
Взгляд вечности – из глубины холста…
Как просто все. И как непостижима
Божественная эта простота!

Приснившийся под утро сон
Коснулся к вечеру движений,
В игру реальных ощущений
Вдруг перевоплотился он.

И все что мне казалось бредом,
Игрой дурацкой подсознанья,
Вдруг оказалось главным трендом
Реального существованья,

В котором жизнь мою рисует
Мой собственный рассудок сонный,
Ничем при этом не рискуя,
Посколько он потустронний,

Ночной, неясный невидимка -
Причина разных обстоятельств!
А обвинишь его - улыбка...
Что предъявить без доказательств?

Брошу облака на небо,
А в луга ромашек россыпь
И валяюсь в них без дела,
Сонно поджидая осень.

Ветер, теплою волною,
Этот мир вокруг колышет...
Он проходит стороною
И мое дыханье слышит...

Снова кружка пива,
Лещ или тарань
Жизнь проходит мимо
В городке Тамань.
Сонные причалы,
Заждались гудка,
В крыльях ветра мало
И везде тоска…
Что ты здесь забыла?
До обеда спишь…
Ты б легко влюбила
Лондон и Париж,
Нервное движенье
В росчерках зрачков,
Стоит наслажденья
Взятых городов.
В лучших пабах пиво,
На стене Сезанн…
Но ты ждешь прилива
И пустой туман.

Вода, притворившись снегом,
В лесах разлеглась диванами,
Чтобы встретиться с небом
Весной, облаками рваными.

А я столько лет пью воду,
Дышу и хожу по снегу,
Но в счастье такой свободы
Ни разу допущен не был.

Опять приходит пустота,
Сестра священной благодати,
И разрывает цепь понятий
Из страсти, страха и стыда.

И в звёзды я смотрю спокойный: 
Далекий, неподвластный свет
Уж не бросает в дрожь агоний,
А шепчет неземной ответ.

И в эти редкие минуты
Я счастлив на своей Земле.
Как повелитель тихий, мудрый,
Плыву я на её спине.

И в этот миг, почти понятно,
Что время льётся в никуда,
И что пространство необъятно,
И веришь в Бога без труда.

Но острый луч звезды, играя,
Прорежет тело остриём,
Душе моей напоминая,
Что это слишком для неё…

Опять весна! И пробуя на вкус,
Случайного, другого человека,
Целую девочку из будущего века,
В котором ненадолго задержусь,

В котором популярны креатив,
Красивых слов пустые сочетанья,
Соцсети, гаджеты и модные названья,
И всякий ловко склеенный мотив,

Поверхностный, без глубины мелодий,
Перфоманс, слепленный из суеты.
И жизнь, размененная на посты
С дешевым привкусом пародий.

Ты стоишь над миром. Вечереет.
У подножья небоскреба храм:
За оградой яблоня стареет,
Плотник чинит фурнитуру рам.

С тридцать пятого вся жизнь виднее:
На скамейке дремлет попадья,
И цветут бесстыже орхидеи,
Верующих запахом дразня.

Муж её, живот припрячет в рясе,
Вытрет губы черным рукавом,
Путаясь в витиеватой фразе,
С кафедры произнесет псалом.

Хорошо все видно, только Бога
Незаметно, сколько ни смотри.
И пойдешь на кухню выпить грога.
Яйца в сковородку: раз, два, три…

… Раз, два, три и мир понятный рухнет,
И во всем проступит Бог, сквозь грим:
Ты сидишь на этой глупой кухне,
Изменившийся от встречи с ним.

Подолгу созерцая пустоту,
Я замечаю в ней движенье света:
Луч солнца, заблудившийся на льду
Или в бокалах старого буфета.

И пустота становится живой,
Подвижной и уже желанной.
Дрожащей незаметною волной
Она заполнит всё! И мир стеклянный

Переродится в беспредельный свет,
Прорвавшийся от спрятанных истоков,
Всё неизменное вдруг превращая в бред,
И расчищая новую дорогу.

В резьбе помпезной утопая
Едва проснулся будуар,
Ты затихаешь, изучая,
Подвижный влажный тротуар:

Размыты лица пешеходов,
Продрогший у крыльца лакей
И замерли в уюте сводов
Фигурки сонных голубей.

Ты, вдруг, тихонько штору тронешь,
Заденешь чашку на столе,
Случайно, что-нибудь уронишь
И все изменишь на Земле…

Справедливость неуловима,
Не замерена на весах,
То проскочит страданий мимо,
То развеет смертельный страх.

Неожиданным быстрым светом
Ярко брызнет на куполах
Или матовым блеском серым
Расплескается на топорах.

Ты ее не ищи повсюду,
Не притягивай к мелочам.
Справедливость подобна чуду
И решать за нее не нам.

Исчезновение теней
еще не значит гибель света,
существование предмета
для них,
едва ли,
не важней.

Когда на сумеречной мгле
замешивается
интрига лени,
мы перемешиваем тени,
как блеф
на карточном столе.

И поутру уже,
как знать,
какая тень с тобой гуляет,
быть может
Бродский в ней страдает,
и Пушкин едет умирать…

Вода, притворившись снегом,
В лесах разлеглась диванами,
Чтобы встретиться с небом
Весной, облаками рваными.

А я столько лет пью воду,
Дышу и хожу по снегу,
Но в счастье такой свободы
Ни разу допущен не был.

Пока набегала волна
Промокшего в море циклона,
Ты ласково переспала
С мужчиной совсем незнакомым.

Теперь, ты глядишь сквозь стекло,
В мурашках холодных дождинок,
Которые к нам принесло
Дыханье ветров-невидимок.

И в хрупких хрустальных глазах
Настойка из сумерек серых
Забродит на терпких дрожжах
Случайных твоих кавалеров.

Ты пишешь письма в сны мои цветные.
И ставишь пьесы по мотивам снов.
И рукоплещут им театры мировые,
Пока я сплю в уюте чердаков,

Где ветреные фрески паутины
Не заслонят, застывший вечер синий,
И старых кресел вытертые спины
Ёщё хранят изгибы чьих-то линий.

Я выхожу, раскачивая переулки,
Плутаю в них, не узнавая букв в афишах,
А острые плакучие сосульки
Уже задумались кинжалами на крышах.

Ты со мной, от одиночества,
Прячешься в моей постели.
Я с тобой же, между прочим, так,
Чтобы не ходить в бордели.

Утром ты уходишь быстро,
Звякнув ложкой о кофейник.
И оставив в ванной брызги
Даже не попросишь денег.

И потом тебя не будет.
Где и с кем ты, Боже правый,
Но когда-нибудь под утро
Ты вернёшься сладко-пьяной…

С запахом ненужной встречи,
Не задевшей нашу нежность...

Я проснулся, а ты еще нет.
Спишь, раскинув себя на кровати,
И сквозь шторы полуденный свет
Тоже думает - поцеловать бы!

О тебе не мечтал никогда,
Просто выпит был лишний коктейль,
И твое захмелевшее "Да!"
Затянуло нас в эту постель.

Но теперь, так боюсь я спугнуть
Эту нашу случайную ночь,
Расплескавшую всякую муть
И сумевшую вдруг растолочь

Одиночество съемных квартир,
Тараканов - вечерних друзей,
На тарелках невымытый жир
И желанье уйти поскорей.

Тебе признаюсь я, как дремлют океаны,
Качая парусники и авианосцы,
Как на железных якорных лианах
Резвится потное (в тумане) солнце.

Я покажу тебе истерзанное море,
В нарывах волн захлестнутые дали,
Когда испуганная птица стонет,
И дрожь бежит по корабельной стали.

Я научу тебя предчувствовать цунами,
Пока они, соскучившись в глубинах,
Еще не выкатили перед влажными глазами
Свои изогнутые вспененные спины…

Когда ты дрогнешь, прикоснувшись к чувству,
Разбрызганному по краям Вселенной,
Я угощу тебя изжаренным лангустом
И возвращу к привычной жизни, тленной.

Ты стоишь на вечерней молитве,
Смотришь в небо цветных куполов.
И оно раскрывается ливнем
Из потока евангельских слов!

В них вплетаешь ты разные просьбы,
О которых иконы молчат.
О которых мечтают: сбылось бы!  
И под сердцем с улыбкой хранят.

И тогда раздвигаются стены
Светом робких дрожащих свечей,
А за ними вселенская сцена 
С бесконечной палитрой теней!

Нежность моя последняя,
Радость с привкусом грусти,
Мне б от тебя наследника,
Который меня пропустит
К будущим поколениям
Криками первых звуков,
К новым открытиям гениев
Через сознание внуков.
Но выдумку эту великую
Смываю в себя алкоголем,
И слышу, как время тикает,
И понимаю, что болен.

Твоя любовь не терпит снов моих.
И правильно, в них прячется другая,
Напрасная, нездешняя, чужая,
В действительности самая родная,
Среди придуманных «своих».

Во сне, мечтая о другом,
Ты спишь ещё со мной, не зная,
Что сны твои давным-давно
Я без труда, легко, читаю...

Ты просыпаешься, грустишь,
Меня совсем не замечая,
Не потому, что ты мне мстишь,
А просто - ты уже чужая.

Он сильными пальцами чертит
На теле зигзаги страсти,
Но родинку не заметит,
На левом твоём запястье.

Целует всё ниже и ниже,
Где маленький шрам белеет,
И ты становишься тише,
А руки его смелее.

Вы в нежных объятьях сольётесь,
Два сильных, подвижных тела…
Но вы никогда не проснётесь,
Уснувшие в линзе прицела!

Опять в поместье суета:
С гулянки едет пьяный барин!
И все домашние дрожат, 
Боятся, что кнутом ошпарит.

Трясется горничная Люся
Хорош ли на белье крахмал,
И секретарь Иваныч трусит
Опять шампанское украл.

И только Гриша-приживал
Спокойно дремлет на диване.
Он пил вино и Люсю драл,
Но не боится наказаний.

Он знает, грозный самодур
Придет к нему в одной пижаме,
И включит старый абажур, 
И сядет рядом на диване,

Коньяк откроет не спеша,
И Гриша станет главным в доме,
Пока хозяйская душа
Дрожит в исповедальной коме.

В портовых кварталах Генуи
Я пил коричневый ром,
И девочку с синими венами
Кормил за своим столом.

Смотрел я за дракой докеров,
В углу ломавших столы,
За парнем с везеньем джокера,
Который стянул «котлы».

Я слышал за тонкими стенами
Дешевые крики шлюх,
Резавшие автогенами
Мой музыкальный слух…

Сеанс моей терапии
Уже завершался, и
Предчувствия торопили,
И ноги к порогу шли.

Я двери толкнул украдкой –
Ступеней двадцать наверх –
Поднялся походкой шаткой
Из мира жутких утех

Туда, под грозу, на свободу,
Где будет теперь наплевать
На неуютность погоды
И страх кошелек потерять!

В консервной банке собственных иллюзий
Ты прожил жизнь достойную романа,
Весь мир до сладости фантазий сузив,
И не заметив этого обмана.

Ты был тореадором и маркизом,
Больших столиц влиятельнейшим мэром,
Надменным принцем - баловнем капризов
И просто романтичным гондольером.

Но кто-то саркастичный и жестокий
Твоё сознанье вскрыл кинжалом острым,
И оказался ты обидно одиноким,
Занудным, недоверчивым и пошлым.

Славяне! Много нас ещё,
Ещё течет Дунай и Волга,
И взгляд заблудится надолго,
Теряя нашим землям счёт.

Ещё один у нас язык,
Понятный всем без перевода,
В душе у каждого народа
От общих звуков не отвык.

И женщин наших красота –
В единстве - разная, такая,
И вера - общая, простая,
В голубоглазого Христа,

Что сложена в один сюжет
Из разных призрачных явлений,
Из неслучайных суеверий,
Преданий, сказок и легенд.

За слабость, нашу доброту
Враги, так часто принимали, 
Но мы всегда их побеждали,
И забывали про вражду.

Прощая многое чужим
Своим мы часто не прощаем,
И все обиды замечаем,
И долгие века храним.

Что, разве мало нам врагов,
Мечтающих поссорить братьев,
Прокрасться, заключить в объятья,
Запутать между сладких слов?

Славяне, много нас ещё,
Но с каждым годом нас все меньше…

К храмам неприученный
Я молюсь под небом,
Где комета жгучая
Фрески чертит следом.

И врастают лики
В образ мирозданья,
Где потом остынет
И моё сознанье...

Фонарь прикинулся луной
В глухом московском переулке.
Он для меня почти родной,
Давно я пью. И жизнь по «булькам»
Я тихо меряю в стакан.
Привычный к этим горьким звукам,
И замечтавшимся словам.